В садик со мной ходила непримечательная, но всегда улыбающаяся, худенькая, белокурая девчушка. Звали ее Яна.
У нее было несколько фишек, но самая главная, это патологическая невосприимчивость к земной еде, детсадовской в частности. Ну то есть, пища заходила в рот, робко спускалась ниже, там чего-то пугалась, выбегала и выходила назад небольшим гейзером. Дома, она говорила, что все нормально — еда не возвращается. Омлет на завтрак, гречка с котлетой в обед или запеканка на полдник в садике — все поглощалось Яной вовнутрь и до окончания трапезы остальных, выходило снова в тарелку, расплескиваясь на стол, пол и рядом сидящих. У нее всегда был непростиранный фартучек. Вообще фартучки стирались там же, и самы грязный вручался Янке. А сидели с ней самые безбашенные, отмороженные или ничего неподозревающие новички-детсадовцы, которые тут же начинали рассматривать причудливые рисунки на столе. Даже у воспиталок было наказание для нас — сидеть в обед рядом с Янкой.
Обед был самым ярким, еда была разнообразнее и вероятность извержения повышалась в разы. Запомнился и случай, когда Янка смотрит на тарелку с едой: толченая картошка с сосисками, по-моему, и со словами «Сегодня, кажется, не буду есть вообще» начинает безудержно показывать на столе, что осталось в ней с завтрака.
Вспоминая приемы пищи в саду, вспоминается и запах рвоты Янки. Увы, за 25 с лишним лет, не выветрилось из головы. Ее рвотный рефлекс был развит настолько, что для нас, тех сопливых детсадовцев, она казалась уникумом, обладающим сверхспособностями, победителем «Минуты Славы». Когда первый раз смотрел «Трудного ребенка» на качелях, я не смеялся.
За суперспособности мы называли ее просто: Янка-вырывалка. Прошло много лет и, если я встречаю своих детсадовских коллег, первое, о чем мы вспоминаем, это про Янку-вырывалку.